– Прошу вас теперь уйти, мисс Блейк.
Он открыл мне дверь.
Я вышла в дверь все еще с пистолетом в руке.
– Разумеется, я уйду, но я уйду не навсегда.
Тут уже он посмотрел на меня злыми глазами.
– Вы знаете, что значит быть отмеченной мастером вампиров?
Я минуту подумала, не зная, что на это ответить. И сказала правду:
– Нет.
Он улыбнулся, и холоду в этой улыбке хватило бы заморозить сердце.
– Вы узнаете, мисс Блейк. И если вам будет это слишком трудно, помните – наша церковь всегда готова помочь.
И он закрыл дверь перед моим носом. Плавно.
Я уставилась на дверь.
– А это что должно значить? – спросила я шепотом. Никто не ответил.
Я убрала пистолет и увидела небольшую дверь с надписью: “Выход”. Туда я и пошла. Церковь была освещена мягким светом, может быть, от свечей. В ночном воздухе пели голоса. Я не узнала слов, а мотив был “Приходящие ордами”. Одну фразу я услышала: “И будем мы жить вечно и более не умрем”.
Я заторопилась к машине, стараясь не слушать пение. Что-то путающее было в этих голосах, летящих к небу, поклоняющимся… чему? Самим себе? Вечной молодости? Крови? Чему? Еще один вопрос, на который у меня не было ответа.
Мой убийца – Эдуард. Вопрос в том, могу ли я выдать его Николаос? Могу я выдать человека чудовищам, даже чтобы спасти свою жизнь? Еще один вопрос, на который у меня не было ответа. Два дня назад я уверенно сказала бы “нет”. Сейчас я просто не знала.
Возвращаться домой мне не хотелось. Сегодня придет Эдуард. Сказать ему, где спит Николаос днем, или он заставит меня это сделать. Уже сложно. Теперь я знала, что он убийца, которого я ищу. Еще сложнее.
Самое разумное было бы сейчас его избегать. Это нельзя делать вечно, но может быть, я устрою мозговой штурм и расставлю все по местам. Ну, шансов на это мало, но надежда есть всегда.
Может быть, у Ронни будет для меня сообщение. Что-нибудь, что может помочь. Видит Бог, мне нужна будет вся помощь, которую я только смогу найти.
Я подъехала к заправке, где был телефон-автомат. У меня был навороченный автоответчик, с которого можно читать сообщения, не заезжая домой. Может быть, ночуя в гостинице, я смогу скрываться от Эдуарда целую ночь. Я вздохнула. Будь у меня хоть одно прочное доказательство, я пошла бы в полицию. Я услышала перемотку ленты, потом щелчок, потом слова:
– Анита, это Вилли. Они взяли Филиппа – того парня, который был с тобой. Они его взяли в жуткий оборот! Тебе надо при…
Телефон резко заглох, будто его обрезали.
У меня перехватило дыхание. Закрутилось второе сообщение:
– Это говорит ты знаешь кто. Ты слышала, что сказал Вилли. Приезжай, аниматор. Я ведь не хочу грозить твоему красавчику-любовнику, понимаешь?
Из телефона послышался смех Николаос, искаженный лентой.
Громкий щелчок, и в телефоне послышался живой голос Эдуарда:
– Анита, скажи мне, где ты, и я тебе помогу.
– Они убьют Филиппа, – ответила я. – К тому же, если помнишь, ты не на моей стороне. – Я единственный, кого ты можешь назвать союзником.
– Тогда помоги мне Боже.
Я резко повесила трубку. Филипп пытался этой ночью меня защитить, и теперь за это расплачивается.
– Черт побери! – завопила я.
Человек у бензоколонки уставился на меня.
– На что это ты пялишься? – чуть не заорала я на него.
Он быстро опустил глаза, полностью сосредоточившись на заправке своего бака.
Я влезла за руль и несколько минут просидела неподвижно. Я злилась так, что меня просто трясло. Зубы сжимались помимо моей воли. Черт! Черт! Я слишком злилась, чтобы ехать. Филиппу мало поможет, если я по дороге во что-нибудь врежусь.
Я стала дышать глубокими вдохами. Это не помогло. Тогда я вставила ключ зажигания.
– И не гони, – сказала я себе. – Сейчас ты не можешь себе позволить разборок с полицией. Медленно, но верно, Анита, медленно, но верно.
Я, бывает, разговариваю сама с собой. И даю себе очень хорошие советы. Иногда даже я им следую.
Я врубила скорость и выехала на дорогу – очень осторожно. От злости сводило мышцы спины, шеи и плеч. Я слишком крепко вцепилась в руль и поняла, что руки еще не совсем зажили. Короткие и острые уколы боли, но их было недостаточно. Сейчас вся боль мира не могла бы прогнать мою злость.
Филипп сейчас страдал из-за меня. Как Ронни и Кэтрин. Хватит. Хватит этих игр. Сейчас я собиралась спасти Филиппа, если получится, а потом отдать все это проклятое дело полиции. Да, без доказательств, без малейшего подтверждения. Я должна это сделать, пока больше никто не пострадал.
Злости почти хватило, чтобы заглушить страх. Если Николаос пытает Филиппа за прошлую ночь, она, значит, не очень довольна и мной. А я ехала сейчас в логово мастера, ночью. Если так сформулировать, это был не очень разумный поступок.
И злость отступила перед волной холодного страха, от которого по коже побежали мурашки.
– Нет!
Я не поеду туда в страхе. И я держалась за свою злость, как за последний якорь. За много лет я впервые подошла так близко к ненависти. Ненависть; сейчас от этого чувства по телу разлилась теплая волна.
Ненависть почти всегда, так или иначе, вырастает из страха. Ага. Я обернула себя покрывалом злости с примесью ненависти, но в основе всего этого лежал чистейший ледяной ужас.
“Цирк Проклятых” находится в старом складе. Его название цветными огнями написано поперек крыши. Вокруг этих слов застыли в неподвижной пантомиме гигантские фигуры клоунов. Если присмотреться к ним внимательно, можно заметить клыки. Но только если очень внимательно смотреть.
Стены здания увешаны большими плакатами из пластика, как со старомодной интермедии. На одном из них изображен повешенный и сделана надпись: “Смерть побеждает графа Алкурта”. Еще на одной с кладбища выползают зомби, и написано: “Берегись мертвецов, выходящих из могилы”. Очень неудачная картина изображает человека, наполовину превратившегося в волка. Вервольф Фабиан. Другие плакаты, другие номера. Особо жизнеутверждающих среди них почему-то не попадалось.