Я могу просто сдать Захарию полиции. Дольф меня послушает, но у меня нет ни намека на доказательства. Черт побери, такая магия – о ней даже я не слышала. Если я не понимала, что такое Захария, как мне объяснить это полиции?
Николаос. Оставит она меня в живых, если я раскрою дело? Или нет? Неизвестно.
Эдуард завтра вечером придет по мою душу. И либо я отдам ему Николаос, либо он вырежет кусок моей шкуры. Зная Эдуарда, я понимала, что это будет больно. Может, просто отдать ему вампиршу? Просто сказать ему то, что он хочет знать. И он не сможет ее убить, и тогда она придет за мной. А этого мне хотелось бы избежать более всего другого.
Я вытерлась, прошлась по волосам щеткой и теперь должна была что-нибудь съесть. Я пыталась себя уговорить, что для этого я слишком устала, но желудок мне не верил.
В постель я залезла только после четырех. С надежно надетым на шею крестом. Кобура с пистолетом под подушкой. И чисто уже ради страха я сунула под матрас нож. Мне ни за что до него не добраться вовремя, но… Никогда не знаешь, как дело повернется.
Мне снова приснился Жан-Клод. Он сидел за столом и ел чернику.
– Вампиры не едят твердой пищи, – сказала я.
– Совершенно точно. – Он улыбнулся и подвинул мне чашу с ягодами.
– Терпеть не могу черники, – сказала я.
– А я всегда ее любил. Уже столетия я ее не пробовал. – На его лице появилось мечтательное выражение.
Я взяла чашу. Она была прохладной, почти холодной. Черника плавала в крови. Чаша выпала у меня из рук, медленно пролила кровь на стол, и крови было больше, чем могло быть в чаше. Кровь текла по столу и капала на пол.
Жан-Клод смотрел на меня поверх окровавленного стола. И слова его были как жаркий ветер.
– Николаос убьет нас обоих. Мы должны ударить первыми, ma petite.
– Что это за лажа насчет “мы”?
Он подставил руки под текущую кровь и поднес их мне ковшиком. Кровь капала у него между пальцами.
– Пей. Это сделает тебя сильной.
Я проснулась, глядя в темноту.
– Черт тебя возьми, Жан-Клод! – шепнула я. – Что ты со мной сделал?
Пустая темная комната не дала ответа. Спасибо хоть за этот скромный дар. На часах было три минуты седьмого. Я перевернулась на другой бок и снова свернулась под одеялом. Гудение кондиционера не заглушало звук бегущей воды у соседей. Я включила радио. Темную комнату заполнил фортепьянный концерт ми-минор Моцарта. Он был слишком живой для того, чтобы под него спать, но я хотела шума. Причем такого, какой сама выбираю. То ли Моцарт, то ли я слишком устала, но я заснула снова. Если во сне что и видела, то не помню.
Мой сон прервал вопль будильника. Он вопил омерзительно громко, как автомобильная сигнализация. Я врезала ладонью по кнопке, и он милосердно заткнулся. Еле разлепив глаза, я посмотрела на циферблат. Девять утра. Проклятие, я забыла, что ставила будильник. У меня оставайтесь время одеться и сходить в церковь. Вставать мне не хотелось. В церковь идти тоже. Наверняка Бог меня один раз простит.
Конечно, сейчас мне была нужна любая помощь. Может быть, у меня даже будет откровение, и все встанет на свои места. Не надо смеяться, такое уже бывало. Божественная помощь – это не то, на что я рассчитываю, но бывает, что в церкви мне лучше думается.
Если мир полон вампиров и плохих парней, а освященный крест оказывается единственной преградой между тобой и смертью, на церковь начинаешь смотреть в ином свете.
Я вылезла из кровати и застонала. Зазвонил телефон. Сидя на краю кровати, я смотрела, как автоответчик принимает звонок.
– Анита, это сержант Сторр. Еще одно убийство вампира.
Я сняла трубку:
– Привет, Дольф.
– Отлично. Рад, что поймал тебя перед церковью.
– Еще один мертвый вампир?
– Угу.
– Такой же, как остальные?
– Похоже на то. Надо, чтобы ты пришла посмотреть.
Я кивнула, сообразила, что он этого не видит, и ответила:
– Ладно, когда?
– Прямо сейчас.
Я вздохнула. Вот тебе и сходила в церковь. Они не могут держать тело до полудня или позже ради меня, любимой.
– Скажи где. Погоди, я возьму ручку, которая пишет.
– Блокнот был у меня рядом с кроватью, но ручка, оказывается, сдохла. – Давай.
Место оказалось всего в квартале от “Цирка Проклятых”.
– Это на окраине Округа. Раньше убийства не случались так далеко от Приречья.
– Верно, – сказал он.
– Что еще нового в этом убийстве?
– Увидишь, когда приедешь.
Информативный ты мой.
– Отлично, буду через полчаса.
– До встречи.
Он повесил трубку.
– Доброе утро, Дольф, – сказала я в глухую трубку. Может быть, Дольф тоже не очень любит утра.
Руки уже заживали. Вчера я сняла пластыри, потому что они были покрыты козьей кровью. Царапины уже закрылись, поэтому я новых пластырей накладывать не стала.
Ножевую рану на руке закрывала толстая повязка. Да, на левой руке уже не остается места для новых ран. Укус на шее начинал превращаться в синяк и был похож на самый большой в мире засос. Если Зебровски его увидит, мне не жить. Я наложила на него пластырь, и стало похоже, будто я прикрываю укус вампира. Ну и черт с ним. Пусть люди пялятся, не их собачье дело.
Я надела красную тенниску, заправленную в джинсы. Кроссовки, наплечная кобура для пистолета – и я готова. В кобуре был кармашек для запасных патронов, и я сунула туда заправленные обоймы. Двадцать шесть пуль. Берегитесь, злодеи. По правде сказать, перестрелки кончаются еще на первых восьми патронах, но всегда бывает первый раз.
Еще я взяла с собой ярко-желтую ветровку. Это на всякий случай, чтобы народ не нервничал из-за пистолета. Я собираюсь работать с полицейскими, а они носят оружие открыто. Так почему мне нельзя? И к тому же я устала от игр. Пусть гады видят, что я вооружена и готова к бою.